— Папа любит есть рано, — пояснила Квисс — и не хочет признаться, что ему не терпится расспросить тебя, не дожидаясь, пока ты поешь, поэтому он пригласил тебя за свой стол. Кроме того, приехал Тольден, и я уверена, что ему тоже хочется задать несколько вопросов. Если ты не возражаешь.

Териза не могла в двух словах объяснить, насколько ей важен Домне и его теплое отношение к ней, поэтому просто ответила:

— Не возражаю.

В первой комнате освещение несколько улучшилось—несколько окон были открыты, впуская внутрь солнце. За столом сидели двое мужчин. Войдя в комнату, Териза без труда узнала одного из них — Домне, и отметила про себя, что его собеседник был огромен.

— О, Териза, — сказал Домне с нежностью. — Рад, что ты смогла присоединиться к нам. Я хотел, чтобы кто—нибудь разделил со мной трапезу. Кроме того, Тольдену не терпится поговорить с тобой. Еще одна польза от сыновей в том, что в один прекрасный день один из них получит в наследство место отца. И Тольден, по—моему, подходящая кандидатура.

Все сложилось крайне удачно, — засмеялся Домне, — потому что он один из тех двоих сыновей, который готов возложить на себя еще и ответственность.

Тольден громоздился рядом с отцом словно медведь; его растрепанные волосы едва не касались потолочной балки; борода была длинной, густой и такой всклокоченной, что мощная грудь казалась еще шире — а она была столь мощной, что ровные плечи Тольдена казались сутулыми. Когда он поклонился ей, Териза заметила, что руки у него сплошь в мозолях; они больше походили на какой—то садовый инструмент, чем на нормальные руки.

Кроме того, она заметила застрявшие в его бороде солому и веточку. И невольно улыбнулась. Но, стараясь выглядеть воспитанной дамой, сказала:

— Рада знакомству. Джерадин много о вас рассказывал. Тольден улыбнулся; улыбка еще больше встопорщила его бороду, но не смягчила его грозного вида.

— Надо думать. — Его голос оказался неожиданно высоким и мягким; невозможно было представить, что он может кричать. — Мы с Квисс имели сомнительное удовольствие растить его после того, как умерла наша матушка. Он наверняка помнит каждую порку со всеми подробностями.

Квисс подошла к печи и принялась накрывать на стол. Териза вежливо ответила:

— Нет, ничего подобного. Он о вас гораздо лучшего мнения, чем вы думаете. — И спросила: — А кстати, где он?

— Он был здесь, — ответил Домне. — Мы переговорили…

— А потом я отослал его в помощь Минику. — Тольден перестал улыбаться. — Миник пытается объяснить фермерам, пастухам, торговцам и слугам, каким образом мы намерены с их помощью защищать стены. Он самый дотошный человек в Хауселдоне, но несколько глуповат, и его объяснения обычно отчасти сбивают людей с толку. Джерадин проделает все это быстрее, даже если окончательно потерял свое чувство юмора.

Териза посмотрела на Домне, затем снова на Тольдена.

— Другими словами, вы хотели бы побеседовать со мной наедине.

Домне довольно хмыкнул. Квисс сказала от печи:

— Я же предупреждала, не стоит морочить ей голову чепухой. — Ее тон подчеркивал, что она восприняла Теризу всерьез.

— А ну—ка помолчи, женщина.

Почти не глядя в ее сторону, Тольден вытянул руку и попытался шлепнуть жену пониже спины.

— Не умничай. На женщин следует смотреть, но их никогда не стоит слушать. Никогда.

Вместо ответа Квисс поглядела на Теризу и закатила глаза в шутливом отчаянии.

Но Териза не посмеялась с ней вместе. Она, контролируя себя, спокойно спросила:

— В чем дело? Вы не доверяете ему?

Тольден открыл рот, словно собирался разразиться речью, но Домне заставил его замолчать.

— Териза, — тихо сказал старший в доме, и на сей раз голос выдавал его возраст. — Я бы отдал все за любого из своих сыновей. Даже за Найла, хотя, похоже, он совсем потерял голову. Но Джерадин вчера ураганом ворвался в Хауселдон, предупреждая о неминуемом нашествии — кто это? Это не тот Джерадин, который покидал нас, уезжая в Орисон, питая столько надежд, что его тело и душа просто не вмещали их. Дело не только в том, что он стал угрюмым. Я знаю его лучше, чем ты, Териза. Он закрыл свою душу на замки. Он говорил о защите дома так, словно сама мысль об этом ужасна.

Такие перемены, — Домне развел руками, — могут означать все, что угодно.

— И вы хотите, чтобы я объяснила, что произошло, — сдержанно закончила Териза.

Лорд и Тольден кивнули. Квисс внимательно смотрела на нее из—за печи.

— Я продам за него свою душу и сейчас, если понадобится, — пробормотал Домне, — без единого слова с твоей стороны или с его. Но предпочитаю понимать, а не слепо принимать на веру.

И Териза сразу поняла, что им нужно сказать. Это не ваша вина. Вы ни в чем не виноваты. Он просто потерпел поражение, подвел вас, подвел Артагеля и Найла, подвел Орисон и короля Джойса — и сейчас, когда уже поздно что—либо делать, обнаружил, что он—Воплотитель. Раньше он мог бы вести себя по—другому. Но он прошел сквозь долгие годы унижений, и сейчас слишком поздно.

Но эти слова не шли у нее с языка. Это должна была объяснять не она, а Домне. Она чувствовала, что если скажет это, то воздвигнет стену между ним и его семьей — стену, по одну сторону которой жалость, а по другую—одиночество. Чем больше они будут знать о его страданиях, тем труднее им будет бороться с ними, помогать ему преодолевать их. Ее саму почти парализовало то, что она знала так много. Если Джерадин не заговорит сам, он никогда не станет прежним.

И потому она сказала:

— Прошу прощения. Но это его дело и ваше. Он должен рассказать все сам.

И добавила:

— Но я… верю ему.

Тольден насупился. Квисс принялась шуровать горшками и кастрюлями, словно боялась того, что может сказать. Но Домне улыбнулся Теризе, его глаза сияли. Тольден вежливо спросил:

— Вы считаете себя его настоящим другом?

Не прерывая своих хлопот у печи, Квисс ткнула мужа локтем под ребра. Затем, не обращая внимания на его недовольное бурчание и колючий взгляд, взяла в руки две тарелки, наполненные едой, и поставила их на стол.

— Садись, Териза, — сказала она, — поешь. — Она поставила одну тарелку перед Домне, а вторую возле стула, стоявшего ближе всего к Теризе. — Если я положила тебе слишком много, не удивляйся. Я привыкла кормить этого бугая и фермеров, которые под стать ему.

С нежным выражением лица Квисс отодвинула стул и подержала его для Теризы.

На тарелке Теризы лежали: жареный ямс, блинчики, зелень и какое—то мясо, покрытое чем—то вроде яблочной запеканки. Если она проглотит все это, то не сможет есть в течение двух дней.

— Простите меня, — сказал Тольден. Рукой, похожей на лопату, он показал на стул. — Пожалуйста, садитесь.

Ешьте.

Териза не пошевелилась, и он добавил: — Я не хотел расспрашивать о вашей верности ему. Просто я напуган. Мне не нравится, как изменился Джерадин. Мне не нравятся новости, приходящие из Орисона. Хауселдон никогда не отличался мощным войском.

— Ты преувеличиваешь, — мягко вмешался Домне.

— Так что, — продолжал Тольден, — не хочу видеть, как люди, которых я знал, с которыми работал всю свою жизнь, погибают из—за того, что с Джерадином произошло нечто ужасное. Домне указал на стул, который держала Квисс.

— Териза, садись. Я не слышал, как он извиняется, уже лет двадцать. Если будешь церемониться, обидишь его. Териза позволила Квисс пододвинуть стул и села. Сейчас пришел ее черед извиняться.

— Простите и вы меня, — повторила она. — Я тоже напугана. И растеряна. Квисс сказала, что Джерадин почти ничего не рассказал вам обо мне. Он не сказал вам, что я окунулась во все это совсем недавно. Я никогда не бывала в подобных местах. Никогда не встречала людей, похожих на вас. — Меня никто раньше не считал «важной персоной». — И не привыкла иметь врагов.

Я хочу помочь. Я сделаю все, что будет в моих силах. Я просто не хочу рассказывать о том, о чем Джерадин должен рассказать сам.

Тольден какое—то время внимательно изучал ее. Затем улыбнулся совсем другой улыбкой, осветившей все его лицо. Внезапно он резко дернул стул и поставил его так, чтобы сесть напротив Теризы.